Когда грудную клетку сжимает бездонная пустота, становится больно. Хочется крикнуть:"люблю!", а вырывается лишь слабое:"помоги мне..."(c)
Честно скажу, бывает такое, когда душа находит кусочек другой души и привязывается к нему уже навсегда. С настей так и случилось. Увы, с этим человеком, мне гораздо проще и легче быть вдвоём, а не в какой-то компании, потому что она поглощает всё моё внимание, либо я начинаю распыляться. Когда-то она спасла меня и за это я ей благодарна. Хочу, чтобы она всегда была тем человеком, которого могла бы спасти я. Хочу, чтобы и теперь она была моим спасением. Её нет рядом сейчас, она в Ярославле, ей очень тяжело, и мне непросто. Но мы справимся. Мы ведь сильные.
Наське.
У неё на стуле нелепая сумка, носки мужичьи и зелёное полотенце.
«Сердце согрей… ну же, давай, прошу тебя, сердце…»
В душе будто сверла скрежечут от «некуда деться».
Она бы выпила ещё эту рюмку или съела бы, что-нибудь для приличия,
Просто в груди, в рёбрах, в глотке сидит его безразличие.
Такое бледное, сухое, некрасивое личико
Смотрится в зеркало, перебирает волосы по привычке,
Собирает в хвост, швыряет монету на стол и уходит просто,
Не попрощавшись, как обычно, мол: «Ничего личного»,
Мол: «Я сама справлюсь, я не больна, у меня всё отлично!
У меня денег навалом, пир пиром, в голове галлы,
А ты больше не моя нычка,
Я избавилась от этой пахабной привычки».
И кто-то назовёт её тварью, другими кличками,
Так мерзостно, грубо, не преувеличивая.
Всё пройденно, вызубрено, выученно…
И тут ей вспомнится, как Настька готовила блинчики…
Румяные, жирные, вкусные блинчики с варёной сгущёнкой.
Чувствуя себя неловко от таких глупых и тёплых мыслей,
Скажет робко: «Эй ты…отпусти меня, слышал?
Наська…я знаю ты тоже пишешь там…
И стало тихо так…
Прости личное, хватит ввинчивать,
Приезжай ко мне, я ведь жду тебя
И твои блинчики…».
Наське.
У неё на стуле нелепая сумка, носки мужичьи и зелёное полотенце.
«Сердце согрей… ну же, давай, прошу тебя, сердце…»
В душе будто сверла скрежечут от «некуда деться».
Она бы выпила ещё эту рюмку или съела бы, что-нибудь для приличия,
Просто в груди, в рёбрах, в глотке сидит его безразличие.
Такое бледное, сухое, некрасивое личико
Смотрится в зеркало, перебирает волосы по привычке,
Собирает в хвост, швыряет монету на стол и уходит просто,
Не попрощавшись, как обычно, мол: «Ничего личного»,
Мол: «Я сама справлюсь, я не больна, у меня всё отлично!
У меня денег навалом, пир пиром, в голове галлы,
А ты больше не моя нычка,
Я избавилась от этой пахабной привычки».
И кто-то назовёт её тварью, другими кличками,
Так мерзостно, грубо, не преувеличивая.
Всё пройденно, вызубрено, выученно…
И тут ей вспомнится, как Настька готовила блинчики…
Румяные, жирные, вкусные блинчики с варёной сгущёнкой.
Чувствуя себя неловко от таких глупых и тёплых мыслей,
Скажет робко: «Эй ты…отпусти меня, слышал?
Наська…я знаю ты тоже пишешь там…
И стало тихо так…
Прости личное, хватит ввинчивать,
Приезжай ко мне, я ведь жду тебя
И твои блинчики…».