Небо цвета солнечного сплетения.
Двенадцатое, двадцать третье, какие числа я возненавижу ещё сильнее?
Как скоро? Мой хребет ощущает ваши тихие разговоры.
С переборами моих пальцев, с трепетом, звук хрустящих косточек в вашей пасти.
Меня, может, дома жёлтые съедают, пока жмёте кружки из глины в сладком чае.
Слышали что-нибудь о пилоне? Конечно, знаете, конечно слышали, просто слово не в ходу,
Просто любите изредка вписывать в ваши книжечки то, как я пропаду.
Щеки в морщинах уже от улыбок и смешков едких. Как весело, да как звонко!
А у меня в носу играет виселица, как у простывшего ребетёнка.
Скучно бывает до очертения, когда полюбишь зрачки очередные, огромные,
Они оказываются мелкими бусинками, теми, что я и к платью бы не купила,
Не то, чтобы совсем уж плохи, ну, к слову сказать, ни на что не годные.
Двенадцатое, двадцать третье, какие числа я возненавижу ещё сильнее?
Как скоро? Мой хребет ощущает ваши тихие разговоры.
С переборами моих пальцев, с трепетом, звук хрустящих косточек в вашей пасти.
Меня, может, дома жёлтые съедают, пока жмёте кружки из глины в сладком чае.
Слышали что-нибудь о пилоне? Конечно, знаете, конечно слышали, просто слово не в ходу,
Просто любите изредка вписывать в ваши книжечки то, как я пропаду.
Щеки в морщинах уже от улыбок и смешков едких. Как весело, да как звонко!
А у меня в носу играет виселица, как у простывшего ребетёнка.
Скучно бывает до очертения, когда полюбишь зрачки очередные, огромные,
Они оказываются мелкими бусинками, теми, что я и к платью бы не купила,
Не то, чтобы совсем уж плохи, ну, к слову сказать, ни на что не годные.